Евгений Кузнецов

Человек — ходячая энциклопедия. Это про Евгения Палыча (именно такой вариант отчества он предпочитает. Или просто — ЕП). По медицинским вопросам — само собой разумеется, к нему, по истории России, Европы или Удмуртии — тоже. Проблема с двигателем (всё равно где — в авто, танке или самолёте) — подскажет. Знает, как рассчитать маршрут по рекам из Удмуртии в Монголию, где для фото и киносъёмки самые сногсшибательные виды гор и рек, как варить самый вкусный и сытный постный суп… Жажда жизни и новых знаний — неукротимая и заразительная. А он щедр и всегда готов разделить свою радость открытий с любым неравнодушным человеком.

Екатерина Иванчей

Медицина не очень сложная область на самом деле.

Сериал «Интерны» смотрю с превеликим удовольствием, как и всё моё отделение, потому что дух больницы уловлен на 100%. Правда, больниц таких нет, чтобы в одном отделении готовили к операции и перевязки делали, — но автор сериала понял, что суть не в этом.

Это сейчас такие глупые интерны, раньше интерны были врачи. После шестого курса человек обязан был самостоятельно оперировать и руководить больницей, писать смету, быть главным врачом — к этому всегда готовили.

Врачи — это люди с хорошим образованием, вот и всё. И творческая жилка приветствуется, надо быть смекалистым. Зашёл ты в живот, ножиком разрезал — ёлки-палки! — надо же придумать, как из живота теперь выйти без особого ущерба для репутации своей и здоровья больного.

Настоящее университетское образование — университетское в широком смысле слова — к концу 90-х годов осталось только в медицинских институтах — с нормальными познаниями в философии, с привычкой к чтению книг.

Студентов учим жизни прежде всего, а если жизни научишь, всё остальное тоже приложится.

Тело воспринимаю как образ божий. Если относиться к организму как к машине, ничего, кроме «Москвича-412», из нашего народа не сделать.

Медицина учит нечётко заданному представлению, местами гадательному, местами знающему о том, что происходит.

Своим студентам говорю: врача не учат, врача воспитывают. Причём в жёстких формах.

Меня в первый месяц интернатуры отправили в Каракулино. Там два хирурга утопло: пьяные поплыли на лодке через Каму. Не было анестезиолога, не было ассистента, я был один. Что нашёл, то наоперировал. Наркоз боялся давать, потому что на всё рук не хватит, и оперировал под местной анестезией, как нас учил профессор Сумин, он войну прошёл.

Застал врачей и сестёр, которые воевали. Из тех времён, когда курили «Беломор» и умели делать всё.

Все врачи прежде были военнообязанными, и женщины тоже. Это накладывает определённый отпечаток — служба. Раньше к военнообязанным относились и филологи, что интересно.

Это сейчас деформация началась: была служба, а стали «у-слуги», была помощь, а сейчас чёрт-те что и с боку бантик.

Чума с Запада — хуже, чем коммерциализация — инструктивно-методическая медицина. Есть стандарт, по которому надо поступить: делай «раз», делай «два», делай «три», — если не вышло, мы не виноваты, это больной оказался неправильный.

Погоня за «не нашим» стандартом медицину губит, стремительно. Мы забываем эффективные простые вещи.

Несколько раз я пытался отъехать на Запад, в Финляндии работал, в Зальцбурге. Приезжал туда, глядел на кислые рожи, на отсутствие персональной ответственности за что-либо и полное отсутствие какой-либо творческой жилки. Более того, она старательно искореняется — для творчества есть специально обученные люди.

Всегда студентам говорю, все болезни делятся на две большие категории: фигня и трындец. Фигню лечить не надо, она и так пройдёт, а трындец бесполезно, он безусловно наступит, пытаться с этим бороться — идти против природы.

Основная задача врача — формировать правильное отношение больного к самому себе и к тем процессам, которые с ним происходят, чтобы человек поступал надлежащим образом. Даже если, допустим, у больного рак, он не должен умирать от гриппа, правильно? Или думает, что болен, а на самом деле просто всё время ест не то.

Врач формирует умение жить, умение адаптироваться к изменениям среды. Если отпилена нога, человек понимает это, ищет протез адекватный и бегает, как тот южноафриканец.

Главная задача врача состоит в не том, чтобы болезнь найти или вылечить её, — нужно человека помирить с самим собой. Поэтому надо сидеть, говорить и говорить. Можно пить, если позволяет здоровье больного.

С человеком о нём самом надо говорить долго и с интересом. Это сейчас в больнице всё одноклеточное, вопрос-ответ в один заход.

Часто бывает, что болезней-то никаких и нет. Пришёл один, говорит: «У меня импотенция». За разговором выясняется, что пытается уйти от жены. «С женой-то всё нормально? — Нормально. — Так ты девушку другую, наверное, не любишь? — Да, пытаюсь исполнить свой долг. — Так у тебя не импотенция, а обострённое чувство долга, во-первых, перед долгом, во-вторых, перед женой».

Без юмора к жизни относиться нельзя. Как только человек теряет чувство критики к себе и к окружающим событиям, в этот момент у него пропадает чувство юмора.

Юмор всегда в нашей стране будет чёрный.

В России всё время смеются, и всё время смеются над гробом.

Жить надо здесь и сейчас, бежать нам некуда на Запад, но есть куда бежать на Восток.

За Уралом, как и 400 лет назад, бескрайние возможности, бескрайние просторы и огромное количество денег на душу населения. Эта территория отвалится в течение 10–15 лет, поэтому если кто хочет твёрдо стоять на ногах и смотреть в светлое будущее, милости просим за Урал. Там другие нравы совершенно, они не считают себя обязанными Москве, Путину, Медведеву. Закон — тайга, прокурор — медведь.

Мы видели территорию, где нет законодательства Российской Федерации в принципе. Это отлично. Абсолютно свободные люди, у них муниципальное образование, в мир ездит один, на вертолёте. Это старообрядцы.

Гордятся тем, что никого не предавали. Старообрядцы говорят: «Вас окружают предатели, воры, просто плохие люди. А мы 500 лет никого не предавали, и за это потерпели».

Старовер себя ощущает носителем определённой миссии. Он сохраняет древнее благочестие и культуру.

Старовер должен лучше всех знать, что происходит в мире, потому что нельзя обманываться. Мало ли, что говорят, мы будем сами анализировать. Какие же они после этого дремучие?

Про детей расскажу. Учатся читать-писать дома, кириллице, церковно-славянскому языку и обязательно нотной грамоте, но не нотами, а крюками старинными. Все хорошо рисуют, потому что икону надо нарисовать самому, если один остался — пусть коряво, но надо. Надо всё уметь делать руками: собрать двигатель, разобрать двигатель, построить дом. Прочитать кучу книжек, иметь представление о своём месте в мире, понимать, что, где и как. Второе звено — средняя школа, аккредитованная. Они получают в установленном порядке аттестаты об образовании и разъезжаются в мир, посмотреть на него. В 90% случаев возвращаются обратно. Говорят, с этими людьми жить невозможно, предатели, лгуны, безбожники.

Староверы — абсолютно самодостаточные люди. Они говорят: «Податей не платим, на милости не рассчитываем, Завет соблюдаем». Вот как надо жить.

Если бы у нас люди не ждали милости, а пытались зарабатывать то, что им надо. Понимаете, жалование — это «я тебе жалую», или «получка»… А должен быть заработок — я заработал. Работал-работал и заработал. У врачей — служил. Поэтому «прощай немытая Россия, страна рабов, страна господ».

Всё от лени. Всё от лени.

Расслабьтесь, надо делать своё дело, и желательно ни у кого ничего не просить. Как у Булгакова: никогда не просите.

В бюрократию шли всегда те, кто не может состояться как профессионал, в медицине, по крайней мере. К ним так и относились — перекладыватели бумажек.

Наших руководителей, поверьте мне, их же глупость и настигает. Только у нас в республике пятерых знаю, кто расплатился за собственное неразумие на государственном уровне. Им говорили: «Сделайте медицину», а они думали, что долетят до Кёльна. Не долетели, их даже не стали в самолёт отправлять, сразу можно было закапывать.

Орган для думания на высшем уровне отсутствует.

В механическом институте был такой профессор Буденков, великий акустик, дефектоскопист. Мы с ним придумали иголку. Допустим, в животе есть метастаз или гнойник, где-то в глубине. Чтобы руками до него не ползти — под контролем ультразвука иголку поставил, на экране видишь объект и через малый разрез делаешь то же самое, что и на операции. Мы это сделали. Однако признания хочется и денег. Достучались до крупнейшей западной фирмы, приехал сюда мужичок. Естественно, всё закончилось сокрушительной пьянкой в русском стиле, где он говорит: «Ну, что вы ко мне пристали? Что я скажу? Что мы потратили 10 миллионов долларов на изыскания, а тут два чувака сидят в каком-то Мухосранске, хотят 50 тысяч, и типа „у нас много такого добра, мы ещё изобретём“? Когда приеду в Германию, я им скажу, что у вас полное дерьмо».

Инструментов же никаких не было, вечером напильником точишь инструмент, утром его в живот. И до сих пор так. Поэтому врачи все были хорошие, с изобретениями, с рационализаторскими предложениями, кучей работ.

На 90-й работе опубликованной я перестал писать всякие статьи. Сказал: «Пусть моё знание будет эзотерическим». Точно так же с изобретениями.

Врачом стал по недоразумению. Во втором меде была специальность «Медбиофизика и медицинское приборостроение», я вообще для неё создан был, но не отпустили в Москву родители. Всё равно этим занимаюсь вольно-невольно.

Родители вологодские. Папа с мамой у меня троюродные брат с сестрой, так было принято. Папу распределили в Ижевск после ленинградского политеха, весь курс сюда — пух! — на Мотозавод. Мама за ним последовала.

Ижевск — город приезжих, это большое общежитие. Коренного населения нет здесь, оно ушло с Колчаком. Здесь всегда пришлые, нет тех, кто бы заботился о корнях.

Удмуртия — искусственный регион. Это горнозаводской округ, который узаконили в виде субъекта федерального. Он поэтому не живёт. Кировская область беднее нас намного, а живёт.

Севернее Игринского района православных настоящих нет. Удмурты, большая часть, придерживались старообрядчества. Царское правительство не трогало, потому что делали оружие. Большая часть удмуртов ушла в 18-м году от нарождающейся бюрократии, которую надо было делать из отбросов общества удмуртского.

В своё время напоролся на материалы об Ижевско-Воткинском восстании и удивился, решил рассказать другому. Васе Крюкову это стоило эмиграции. Дело о разжигании экстремизма, чтоб вы знали.

Ижевско-Воткинское восстание — совершенно невинная вещь, а что творилось! Уничтожили здание Заводоуправления. Там пустое место сейчас, гнилой газон. А хотели музей сделать Ижевско-Воткинского восстания, именно у этого здания случилась драка, с которой оно началось. 80 миллионов заплатили за снос здания, оцепили в три ряда ментами, забором и с субботы на воскресенье ломали. Даже Верховный суд запретил его сносить. Снесли. Потому что засранцы.

Видели, что происходит в стране? Потому что вся эта кодла, вертикаль власти, почему-то подумала, что всё купит: продаст нефть и купит народ, страну, идеологию. Они, безусловно, рак для нашей страны, ржа, болезнь, деградация.

Когда мы начинаем исследовать историю по-настоящему, убирая пелену, становится страшно.

Каждый день нам придумывают какие-то мифы-сказки, и попытка рассеять этот туман наказуема.

Человечество создаёт себе мнимые проблемы сознательно, потому что мнимые проблемы являются основанием к получению больших денег, к установлению контроля над теми, кто с этими проблемами не может жить.

Цель жизни — отделить мнимые проблемы от истинных.

Есть такая конференция «Гастронеделя», проходит раз в год, там все старцы (от медицины) обсуждают, как же быть. Делает в том году доклад американец: у них национальная программа по борьбе с запорами, тратят миллиарды долларов, никак не могут победить. Я так и сказал: «Мы рады приветствовать доктора, который приехал поделиться болью американского народа, возникающей при дефекации… Но послушайте, дорогие товарищи и коллеги, нация, которая не научилась даже срать, не имеет морального права нас учить жить».

Знаете выражение «всё делается на русский авось»? Под «авось» люди начали подразумевать безответственность и пофигизм. Ничего подобного. К нему прилагается второе слово — «не бойся». На авось — это значит, что я приму все события, которые со мной случатся в ближайшее время с открытым сердцем и буду действовать по обстоятельствам, смело и решительно, тогда всё получится. Нельзя делать на русский авось и бояться.

Вокруг нас каждый день творятся маловероятные события.

Почему человек не может быть богатым? Он не может представить себе, как будет богатым. Правильно хотеть — значит иметь возможность представить зримо, что получится из твоего хотения, как оно произойдёт: как солнце будет стоять, как человек войдёт.

Надо было песню Гребенщикова про Дубровского — мы сняли фильм, к нему нужна песня. Но как достучаться до Бориса Гребенщикова? Там стена менеджеров, все хотят бабла с этого тела, которое несёт золотые яйца. Отложили это дело, хотя очень надо. И вот прихожу в свой кабинет, сидит мужик, натуральный БГ, и молчит. Я говорю: «Вы кого-то ждёте? — Жду, доктор должен придти. — Вы так на Бориса Гребенщикова похожи. — Да я и есть Борис Гребенщиков. А вы Евгений Палыч? Так я вас и жду». От оно как! Я его посмотрел, что надо сделал и говорю: «Мне тут ваша песня нужна. — Да нет проблем, давай бумагу». И написал расписку собственноручную, что дозволяет как автор.

Поэт новые сущности порождает. Если есть органичный образ, значит, найдётся и телесное воплощение. Гребенщиков создал образ Дубровского, не подозревая, что есть человек, который копийно на эту песню ложится.

У меня Национальная премия «Страна» за лучший в стране документальный фильм 2011 года.

Через недели три пойду отдыхать от людей в тундру. Места выбираю не экзотические, главное, чтобы там не было никого.

После работы очень успокаивает — летать на самолёте или на дельте. Бензину налил и полетел, вот и весь разговор.

Встаю приблизительно часов в шесть, после чего начинаю готовить завтрак — готовить обязательно, не вчерашнее есть! Варится каша гречневая с двумя яйцами, салат режется из пекинской капусты, пара кружек чая крепкого. Если была возможность с вечера сварить суп — супа тарелку. Потом надо гирькой позаниматься, покидать её, потом помыться, поесть и на работу. Так и живём. Ложусь в 11, зачем позже-то?

Если человек не может с утра есть, значит с ним что-то не так. Просыпаться от голода утром — это нормально. Только голод без боли должен быть.

Всё надо уметь делать: землю копать, избу срубить, напильником пилить, человека вылечить и на самолёте полетать.

Очень трудно противопоставить что-то давлению среды чудовищному. Хочешь быть самим собой — придётся работать, трудиться. Для того чтобы живая клетка не смешивалась с окружающей средой, у неё есть мембрана, и поддержание её в рабочем виде — это очень энергозатратный процесс. Как только человек сказал: «Ну его!» — всё, растворился в окружающем бульоне.

Должна быть некая агрессия к окружающему миру: вот я, а там — он. Надо свой мир поддерживать, бороться с энтропией окружающей, тратить силы, не за всё пытаться получить деньги, что-то давать даром.

Хочешь быть самим собой — будь им. Хочешь быть здоровым — будь им. Не ленись, не лежи на диване, не слушай, что тебе говорят, а будь собой. Спрашивай, отвечай. Я же к вам пришёл. У меня там толпа больных, но считаю, что надо к вам придти.

«Случайно» не бывает. Даже когда вы падаете, поскользнувшись, — значит, в чём-то виноваты. Всё происходит только по собственной вине. Даже если вам кто-то сделал пакость, значит, вы приоткрылись, чтобы пакость туда заехала.

Бди!