Ксения Благович

Музыка — совершенно универсальный язык.

Потомственный музыкант в четвёртом поколении, родные говорят, собрала все гены нашей семьи.

Занималась скрипкой с шести. Музыкальная школа, музыкальное училище, консерватория, аспирантура — училась 19 лет. По полной программе всё это прошла.

С 16 лет отправлялась на гастроли как профессиональный музыкант, работала в театре. Моя мама уезжала на гастроли в июнь-июль-август, и я с ней (почему театральные семьи рушились — это было в обязательном порядке, театр обязан был уехать на гастроли).

Конечно, все конкурсы, мою первую запись курировала мама — на радио, в 16 лет. Во время обучения в консерватории они приезжали с отчимом на все мои ответственные экзамены. Я играла такими полотнами: концерт Чайковского, концерт Прокофьева — потом родители вели меня в ресторан и начинали всё по полочкам раскладывать, где хорошо сыграла, где плохо.

Когда я взяла концерт Шостаковича, родители сказали: «Мы бы так не сыграли». Это была высшая похвала.

Когда занялась шоу-программами, мама, помню, мне сделала замечание: «Ты классно играешь, попробовал бы кто так, но играешь всё громко, нет нюансов, а надо всё-таки дифференцировать».

Оставила игру приличную, академическую, занялась шоу-программами. Нужда заставила. Я приехала сюда с двумя маленькими детьми, была первой скрипкой симфонического оркестра, и, как в старой доброй оперетте говорится, «играла за самое низкое жалование самые большие роли».

Было такое модное кафе «Экспромт» — помещение ресторана «Вавилон», большая сцена, рояль; Саша Дудин, шурик наш главный, работал там ведущим. Кафе объявило конкурс на музыкальную программу. Я пришла с пятью мужиками-духовиками, брасс-квинтетом. После проб меня пригласила директор: «Мы хотим предложить другой вариант. Брасс-квинтет не нужен, нужны вы. Одно условие: у нас есть своя пианистка, и вы с нею сделаете программу». Так началась моя ресторанная карьера.

Слушатели приходили разные. Гопота говорила: «Скрипка и рояль? Мы что, в Филармонию пришли?» (не существовало проекта Ванессы Мэй, скрипка не была популярна на эстраде, было трудно начинать). С другой стороны, тогда началось частное предпринимательство, все бизнесмены ещё не были бизнесменами и ходили в это кафе. У меня друзья, тусовка, остались с того времени. Все стали преуспевающими, и многие помнят «Экспромт» — сейчас не хватает той энергетики.

Получилось так, что моя вынужденная работа стала моим хобби, я начала шить костюмы, репертуар по-другому строить, потом аранжировки первые писать — всё шло постепенно.

17 или 15 лет назад сделала первый концерт в Национальном театре с шоу-балетом. И поняла, что и людям это нравится, и мне самой очень весело.

Манера исполнения моя, конечно, не всем по душе, но и я не могу всем нравиться.

Какие гонения я претерпела, начиная эту игру! И вот, спустя годы коллеги по симфоническому оркестру меня увидели на площади с зажигательной программой, и дирижёр сам подошёл : «Слушай, а это твоё! Классно у тебя получается».

Я 25 лет была концертмейстером симфонических оркестров, первой скрипкой, кому дирижёр руку жмёт после выступления. Это очень сложная работа, мужская работа. Нужно заниматься со всем оркестром, подготавливать оркестр к приходу дирижёра, солировать. Меня называли «железная леди», потому что надо было рычать, всех построить — от 60 до 80 человек, — и иметь железные нервы. Я каждый день в симфонический оркестр заходила как в клетку с тигром. Особенно в других городах.

Никогда не бранюсь нецензурной бранью, но одно слово могу сказать, видимо, с нужной интонацией.

Я помягче стала с годами, уйдя из оркестра, но то, что мешает, быстро отсекаю. Ценю очень своё время и свои эмоции.

Без одержимости музыкой заниматься нельзя.

Как в любой профессии, много испытаний. Что-то не получается, репетировать приходится в подвальных помещениях, гостиницах, коридорах. Потом конкурсы, продвижение — всё это очень сложно, и не любя музыку до одержимости, этим невозможно заниматься.

Звуки, когда учишься на скрипке, очень тяжёлые. Когда моя дочь училась, я, сохраняя свою психику и психику своего ребёнка, сказала преподавателю: «Подходить близко не буду. Мне только покажите результат». Как моя мама терпела эти звуки бешеные?

Не знаю ни одного ребёнка, который бы хотел заниматься на инструменте. Всем же кажется, что это просто, а нужно выпиливать каждую ноту.

Младшие ходят в музыкальную школу с удовольствием, ломка идёт с четвёртого по седьмой класс, а потом опять приходит желание. В период ломки приходится просто заставлять. Я уговаривала детей за взятки — что-то куплю вкусненькое на обратном пути.

Я сама хотела быть оперной певицей, очень, но бог не дал сильного голоса. Кроме того, одержима была театром, хотела стать драматической актрисой, но мама сказала: «Закончи музыкальное училище, а потом будешь решать, кем быть», — практически в приказном порядке.

Мама сделала из меня скрипачку, за что я ей благодарна.

Труд драматических актёров — лицедейство, это очень тяжело. И потом, возрастной ценз есть у артистов, а у музыкантов его нет. Я могу играть до ста лет, если буду держать форму, если позволит здоровье.

Будьте творцами, потому что у творческих людей нет возраста. Молодость и здоровье даёт безусловный творческий процесс. Других рецептов нет.

Будущее у музыки есть! Молодёжь очень талантливая, очень. И красивая при том.

Классическая музыка развивается, но больше принимается Западом — они такие умные, они всё самое лучшее берут, приглашают и платят.

Италия — показатель любви к музыке. В летний период концерты проходят на площадях. Работяга (джинсы грязные, футболка) подбегает к дирижёру: «Россини можете сыграть? — Сейчас будет! — А Верди можете?» Или между делом напевают что-то такое (напевает Симфонию № 40 соль-минор Моцарта).

Россия — страна попсовая, вот что меня огорчает. Однако у нас в городе хорошо ходят на классические концерты, когда играю музыку в романсовом стиле, скажем так, классику советскую — очень любят. В Европе идёт европейский репертуар, у турков приветствуется техно-музыка.

«Раскочегарить» нашу публику сложно. Моя-то задача людей поднять: «Ну, давайте, встаньте, примите участие!» Зал начинаю прокачивать и поднимать, мужчины вскакивают, а жёны говорят: «Ты что? А что подумают? Что скажут?»

Как только первый шаг сделаю, как только начну играть, сразу почувствую, моя публика или нет, буду купаться в звуках, получать удовольствие или вытягивать из себя энергию.

Очень боюсь выходов на сцену. И на малых, и на больших концертах мандраж жуткий. Способность не думать о нём приходит с опытом, нас ведь приучают к сцене с детства, в моём случае — с шести лет.

К публичным выступлениям надо готовиться: о чём ты будешь говорить, что будешь играть, что будешь нести людям, что ты хотел вообще сказать своим выступлением? Это совсем не простой процесс.

Самый лучший момент выступления — когда ты не присутствуешь здесь. Момент полной медитации, когда ты играешь и находишься в потоке, не существует мира вокруг. Это момент совершенно изумительный, мы ради таких мгновений и занимаемся творчеством.

Музыка постоянно в голове звучит, абсолютно. В момент появления новой мелодии мне нужно её записать. Даже ночью могу встать, накидать первые ноты, чтобы вспомнить завтра вдруг пришедшую тенденцию.

Мы получаем информацию какими-то эпизодами, очень дозировано — только вот зацепилось и может уйти. В прежнее время классики получали сразу много чистой информации. Моцарт был феноменальный проводник, слышал не просто начало мелодии, слышал всё и писал без черновиков.

От создателя отошли. Я не религиозный человек, но такое ощущение что блокада, стена стоит между нами и создателем. Есть шумовой эффект, который мешает нам взять от него информацию, из базы данных, в которой всё есть.

Сейчас занимаюсь без преподавателя, исключительно опираюсь на свои записи, много с ними работаю и, конечно, мастеров слушаю. Очень важно не терять самоконтроль.

Перед каждым новым проектом репетируется очень много, и, конечно, привязываются некоторые темы. Друзья спрашивают: «Ксюш, как ты спала? — Всю ночь Кукарачу играла!»

Много лет назад увлекалась транс- и техно-музыкой, поэтому ни жить ни быть надо было электроскрипку. Итальянцы прислали бордовую, да ещё и пятиструнную (на скрипке четыре струны) — для рок-концертов, джазовой музыки. Года два возила за собой этот инструмент, но слушатели сказали: «Ксюш, не надо эту электронную, холодная она. Ты возьми за душу».

Прошло увлечение электронной музыкой, и я вернулась к своей скрипке. Она — итальянка, ей 200 лет, даже если выступления на открытых площадках, где лучше было бы взять мамин инструмент, я всё равно с ней езжу — люблю свою скрипку.

Интересный мир, где нравится путешествовать, особенно по работе. Пространства одного маленького города, одной страны — очень мало.

Артист не может находиться в одном городе. Даже самого любимого музыканта вы не будете слушать всё время. Естественно, нам нужно постоянно ездить.

Как говорят мои дети, у всех мама как мама, а наша всё бегает по миру.

Всё делалось во имя работы. Когда контракт предложил Новосибирск, мы уехали в Новосибирск. Хорошую работу предложили в Томске — в Томск. Дирижёр пригласил на место концертмейстера в Ярославль, не думая сорвала всю семью. Таскала за собой своих маленьких детей, они играли в гримёрных, последние пульты скрипок нянчились с ними, пока я играла соло. Это артистическая жизнь.

Всё меняется. Не меняется моя любовь к семье, к итальянской опере, к Паваротти, а страны, вкусы — всё это разное в разные периоды жизни.

С моими пристрастиями меняется кухня в доме. Европейская кухня — уже пройденный этап, сейчас в доме практикуется турецкая, турецкие чорбы — любимое наше блюдо.

Сейчас люблю турецкий завтрак — кавалты́. Варёные яйца (люблю всмятку, горячие), сыра немного, помидоры, огурцы, оливки обязательно. Такая нарезка запивается по желанию чаем или кофе. И до вечера я совершенно сыта.

Желудок — это первая профессиональная болезнь. Пальцы — вторая. У меня аллергия на холод, в зимнее время были трещины на пальцах, и, представляете, вот эта трещина в струну попадает. Адская боль, гриф залит кровью, и надо играть. Или вот большой палец от смычка всё время трескается. За питанием надо смотреть, морковный сок, сельдерей, зелёные яблоки — это всё для состояния пальцев.

Из любого лимона сделаю лимонад. Даже попав в самую дурацкую ситуацию, надо что-то придумать для себя приятное.

Отдых зависит от степени усталости. Если не находилась, не наездилась, очень люблю ходить пешком, особенно по новым городам. И сын унаследовал это качество, мы с ним можем целый день, по пять, по двенадцать часов гулять.

Очень люблю шопинг. Лучший вид отдыха для женщины — это хорошая покупка.

Не люблю домашнее хозяйство. Давно бы, конечно, прислугу наняла, но не могу использовать чужой труд, и даже представить не могу, что на меня будет кто-то стирать и мыть. Понятно, когда концерт — мне надо помогать, накормить, помочь устроиться, разыграться, выйти на сцену. А дома надеваю резиновые перчатки и мою. И честно говорю: «Совершила подвиг».

Звёздность могла быть в юношестве, когда я конкурсы выигрывала: «А меня по телевизору показывали». Когда становишься старше, с юмором это принимаешь.

8 лет прожила в Сибири, всю объездила вдоль и поперёк. В Новосибирске мы были как раз в тот период, когда не было ни продуктов, ни денег. Водили детей в садик, их кормили там, а мы не ели ничего. Даже чая не было, даже макарон. Жуткие два года. В связи с этим я ценю абсолютно всё, что есть у меня. Ценю тепло, ценю, что есть еда. Всё познаётся в сравнении.

Я могу учить игре на скрипке, могу учить музыке, но как жить — даже своих детей не учу.