художник
Больше всего люблю наблюдать. И вообще — смотреть, слушать и думать.
Ещё руками делать люблю. Но только тогда, когда у меня есть идея. Нет идеи — нет энергии в руках. А когда есть, жалко время тратить на сон, на еду. Если это настроение не воплотить, перерыв сделать — уже будет не точно.
Сибирские охотники, когда ездят на машинах по лесам, говорят: «Самое главное хода́ не терять, иначе забуксуешь».
Не прерываться на еду, на сон — это не то что легко или сложно. Это просто очень интересно. В этом красота внутренней жизни.
Когда есть внутренняя жизнь, человек старается прислушиваться к ней постоянно и любую работу, которую делает, соизмеряет со своей внутренней жизнью и старается это воплотить. И он такой — всегда вдумчивый, что-то ковыряет, делает-делает. То есть не болтает.
Одно дело общаться, другое дело — болтать. Человек, который болтает, делится информацией. А люди, которые общаются, делятся мыслями по поводу информации.
Над разными вещами надо по-разному думать.
Мозг штука хитрая, у него много существует шлагбаумов психологических. Если говоришь: «Ребята, чтобы чего-то достичь, надо много работать», — сразу шлагбаум: «Несправедливо! Неужели нельзя обойтись, чтобы мало-мало работать и много-много получать?!»
Мозг получает удовольствие и развивается одновременно. Если не получает удовольствие — не хочет развиваться.
Когда у тебя задача сложная, творческая, надо обставить её какими-нибудь приятными вещами. Кофеёчку заварить, музычку поставить. Косячок? Можно. Он даёт импульс, но потом результат очень сильно надо переработать.
Мозг говорит: «Не хочу работать». Надо его обмануть: «Хорошо, не работай. Но ведь надо. Давай много (пять минут) поработаем, и чуть-чуть (час) отдохнём». Сядьте на пять минут и начинайте что-то делать — каля-маля. Надо первый бред, который в голове возникает, рисовать. Как аппетит во время еды.
Не надо много работать, надо эффективно работать. КПД большой должен быть. Эффективно — это когда ты правильно работаешь.
Первый принцип: берёшь какой-нибудь визуальный материал — ложку. Тебе надо сочинить новую ложку. Берёшь вот эту ложку — визуальный первоисточник — и лист бумаги. Начинаешь её менять: один вариант, второй, третий, четвёртый, пятый (рисует новые ложки по горизонтали). Потом начинаешь по вертикали менять. И вот в этом углу, в конце (показывает на противоположный угол листа), адрес уже не понятен. И ты это делаешь не напрягаясь.
Это называется «попасть в фантазийный поток». Мозг начинает работать очень сильно. И наступает такое ощущение, что ты можешь бесконечное количество вариантов выдать без напряжения.
Японцы говорят: «У мастера стрельбы из лука задача не в цель попасть, а чтобы красота полёта стрелы была».
Когда ты попал в фантазийный поток, не надо терять характер. Такой психологический барьер есть, «Я устал» называется. Потому что должен был устать. Например, 12 часов уже работаешь. На самом деле ты не устал, а сам себе говоришь: «Я должен отдохнуть».
Когда человек начинает концентрироваться сразу, на самом деле он не думает, а начинает вспоминать информацию, аналоги ищет, сравнивает, потом микширует — работает в принципе правильно, но очень грубо. Он просто дерёт напрямую.
Задача художника — так содрать, чтобы адреса не видно было. На пустом месте ни один художник ничего не делал. В творческом плане первое умение — это умение работать с визуальным материалом.
С материалом уже можно возиться, выбирать, политику проводить, мозг включать — логический — чтобы 30 рублей ложка стоила и так далее.
Чтобы думать, не надо сидеть. Надо удерживать идею. Беременная женщина вынашивает ребёнка всегда: сидит, идёт — всё равно вынашивает. Если какая-то идея для тебя важна, интересна, ты вынашиваешь её. Даже когда разговариваешь с кем-то. Ты беременный постоянно должен быть. Тогда будешь развиваться как художник.
Есть творческая задача, ты её поработал, потом идёшь по улице, разговариваешь с другом — ба-бах! — инсайт. Потому что было определённое состояние, называется внимательность. Когда художник идеей беременный, он ловит информацию отовсюду, ждёт этого всегда. Человек творческий всегда в таком состоянии.
Если ты в шахматы можешь играть с десятью, не видя доски, — это мастерство. Так же и творчество. Если привычка есть работать, то с годами ты будешь удерживать три проекта, четыре, и работать над ними. Это от практики зависит, к этому стремиться надо.
Крановщик на кран залезет — начнёт думать. А художник — нет, он постоянно беременный. Если сегодня беременный, завтра нет — толку не будет. Развиваться не будешь, и цена тебе будет маленькая.
Дизайн, по-настоящему, — это сложное искусство. Это очень большой культурно-эстетический пласт, который включается в себя философию видения всего. Он связывает очень много: культуру, технику, мышление. Это синтетическое искусство мощное.
Чем дизайн сложен — как и мода, он должен развиваться быстро, на месте не должен стоять.
Сейчас очень быстро всё происходит. Эпоха Калиюги, если по индийским традициям. Эпоха не только поклонения золотому тельцу, но ещё и скорости огромной. Нет чередования периодов изменения и стагнации, есть постоянное изменение. И дизайн должен соответствовать.
Одно из качеств дизайна — функциональность. Но даже авиаконструкторы говорят: «Некрасивый самолёт не полетит». Всё связано здесь.
Дефицит-то не в дизайнерах, дефицит — в хороших дизайнерах. В очень хороших учителях, в очень хороших врачах.
Учителя у меня были очень хорошие, в институте имени Сурикова, в Москве. Наш с Энвилем учитель сказал такую вещь: «Ребята, не относитесь к искусству очень серьёзно, иначе надолго вас не хватит».
Серьёзно нельзя относиться ни к чему. Иначе ничего ты не почувствуешь.
Тот, кто на поверхности, не глубоко, тот из себя начинает изображать, термины сыпет специфические. Самое-то мастерство — о сложном сказать просто, чтобы это понятно было, особенно для студента.
Преподавать мне не очень нравится, противно даже. У студентов интеллектуально-культурный уровень настолько низкий. Я, как тренер, могу дать штангу в 100 килограмм, а студенты взять не могут, мне приходится по 200 грамм выдавать.
Когда урок композиции у студентов, говорю: «В зубной кабинет». Для них задача по композиции, и вообще любая творческая задача — зубная боль. Это неправильно. Надо расслабиться.
Играть надо! До сих пор играю со студентами. Не надо их прямо сухачить, онанизмом этим заниматься. Надо легко. Я всегда шучу, прикалываюсь со студентами, тоси-боси, так-сяк, всё нормально!
Ребёнок ещё открытый, готов играть в это всё, а его в художке сразу сажают за кубики. И эти дети приходят на худграф, им уже скучно, не интересно, мозг уже такой бетонный. Даже в МСХША (это художественная школа при академии) грамотные педагоги говорят: «Нельзя, ты просто сломаешь художника навсегда».
Ругаю студентов? Редко. На это же энергия тратится.
Оценки — это очень ненормально. Лучше разобрать работу и сказать, что надо сделать, а что не надо.
При длительном рисунке академическом развивается мозг. А при набросках развивается глазомер.
Посчастливилось, в пять лет понял, что буду художником. И тогда же началась духовная практика. У деда на плече уснул и неожиданно проснулся от мысли: «Дед, а ты умрёшь? — Да. — А мама у меня умрёт? — Умрёт. — А я? — Тоже». И у меня внутренний протест: «А я-то тут причём?!" И с пяти лет начал в этом разбираться.
Умру ли я? Физически — да, конечно.
Цивилизация столько знаний накопила по поводу нашего бытия, что предмет, скажем, божественного начала мира — это не предмет веры, а предмет твоей образованности.
Человек изучает жизнь с помощью науки, философии, религии, искусства, а пятое называется «проживание». Это про анашу, героин и духовную практику.
Проживание — изучение мира при помощи непосредственного проживания всего. Можно сколько угодно рассуждать о яблоке, его вкусе, цвете, пока не попробуешь — не поймёшь, что это такое.
Есть мягкие медитативные практики, есть жёсткие и очень жёсткие, тибетские особенно. Я одну проходил — закапывание в землю: закопали, и когда откопают, неизвестно. Как бы через смерть проходишь. Трагично может закончится. Баловаться нельзя.
Почему про наркотики много говорят, а серьёзно никто не говорит? Когда героин ставишь, не жидкость же тебе счастье даёт, просто она раскрывает в тебе потенциал. Там внутри у человека кайфа много, а героин запускает механизм. Но если принял жёсткий наркотик, в нём на метр (показывает) сверхсознания, а человек неподготовленный в этом сверхсознании воспринимает пару сантиметров. Воспринимает кайф.
Алкоголь взять. 100 грамм водки раскрывают сверхсознание — на 10 сантиметров. Поэтому от 100 грамм хорошего спиртного перед человеком ясность наступает, он становится добрее, людей больше любит — это его сверхсознание работает. Но если выпиваешь водки больше, то наоборот, подсознание начинает действовать — звериные инстинкты.
Раньше исповедовал христианство. Потом вопросов много стало к этой религии. Самое истинное и глубокое в христианстве запрещено. Когда буддизмом увлёкся, я через буддизм начал больше христианство понимать.
10 лет увлекался направлением Дзогчен — это четвёртый уровень буддизма, самый интеллектуальный. Занимался с тибетскими учителями — почти ничего не понимал. Потом Лев Гордон подарил мне книгу «Драгоценная сокровищница дхармадхату», её монах 16-го века написал. Это единственный текст, такой медитативный, из которого человек может понять Дзогчен учение.
Серьёзное знание, если о нём говоришь, а особенно говоришь часто, превращается в дешёвку. Настоящее знание — о нём говорить нельзя. Если ты достоин, ты поймёшь.
Почему мы истину не понимаем? Мозг говорит: «Истина — это что-то сложное». Или должно быть сложное. Если про истину сказать на прямую, он решит: ерунда. А когда вокруг да около объясняешь, сложно так, мозг думает: «Значит, что-то там есть». А простоту эту ты должен сам понять.
Всё время борюсь со своими кармическими родовыми вещами. Отец, например, такой мягкий человек, что мне иногда было обидно за него. А у мамы, наоборот, чересчур сильный характер был. Поэтому в 16 лет я из Воткинска слинял в Екатеринбург. Потом в Воткинск обратно, три года в художественной школе преподавал, подготовился и поступил уже в академию, в Сурик.
Родители хотели, чтобы архитектором был: «Приедешь в Воткинск, станешь главным архитектором, у тебя будет квартира, садоогород, гараж, а мы гордиться тобой начнём».
Я же не из интеллигентной семьи, мама с папой из деревни, крестьяне. Потом уже мама закончила институт медицинский, отец в 45 лет только институт механический закончил. 45 лет!
Мастерская была в садоогороде, я там работал. И отец как-то вызывает: «Сын, давай-ка поговорим. Ты бы подумал, всё-таки, что ты рисуешь. У тебя ж не похоже на траву, трава синяя не бывает. Перед соседями не удобно». Так было до тех пор, пока документальный фильм обо мне Лев Вахитов не снял. Огромный автобус приехал в деревню, «Телевидение» написано большими буквами. Когда сняли всё и уже уезжали, отец меня обнял и говорит: «Прости». Тогда только понял, что я чего-то стою, раз фильм снимают.
Завтракаю очень легко. Выпиваю стакан тёпленькой водички, ем любой фрукт. Полчаса должно пройти, и ем какую-нибудь кашку. Вообще к еде отношусь равнодушно, люблю её, но не завишу.
Человек разный в каждую секунду. Это кажется, что он одинаковый.
