Андрей Баранов

Интересно, что он стал переводчиком с удмуртского, не зная удмуртского; что писал работу о программах лояльности, не зная, как востребована эта тема станет через 5-7 лет; что переехал в Ижевск, не зная, хочет ли этого; что запустил отличную рекламу, не зная, как потом от неё откреститься; что так и живёт, не зная, кто он — профессиональный управленец Андрей Баранов или непрофессиональный сочинитель Глеб Бардодым; и что пришёл к нам на завтрак, не зная, но догадываясь, что кормить не будут.

Хорошо, что я покушал сегодня утром, не соблазнившись на слово «завтрак».

Я окончил московский Литературный институт имени А.М. Горького. Есть такая кузница писателей.

Тема моей диссертации была: «Воссоздание национального своеобразия удмуртской поэзии в русском переводе». Я был глубокий и крупный (потому как единственный) специалист в этой области. 

В «Билайне» я оказался совершенно случайно. Это долгая история. 9 лет после аспирантуры я занимался продажами. В основном того, чего нет. Жена мне говорила: «У всех мужья продают уголь и колбасу, а ты непонятно что». Но за первую неделю в этом бизнесе я заработал больше, чем за всю свою предыдущую литературную жизнь.

В то время когда меня спрашивали об образовании и слышали «аспирантура литинститута», морщились как-то. Пришлось MBA закончить. А в МВА я писал работу по дисконтной бонусной программе лояльности. Тогда это ещё казалось ненужным, но недавно я открыл одну книгу о лояльности клиентов и нашёл там ссылки на мою работу.

Позже мне позвонил Виктор Маркелов (тогда директор по электронной коммерции «Билайна», ныне директор по продуктам и развитию бизнеса оператора) и предложил поработать над программой лояльности «Би-бонус».

«Билайн», когда я в него пришёл, был ещё московской компанией с небольшими филиалами в некоторых регионах, и, формируя очередной бюджет, я вдруг увидел, что в нём появилась строчка «Ижевск». А жена у меня отсюда, и сам я из Сарапула, и сын ездил на каникулы сюда, и постоянно они говорили мне, какой плохой город Москва, как здорово жить в деревне… в общем, я им поверил, а потом было поздно пить боржоми. В итоге я переехал сюда, а их ждал ещё больше двух лет.

Здесь мы запустились на семи базовых станциях. Сначала связь была никакая, имидж был плохой. В итоге, когда мы «закрыли» уверенным сигналом весь город, нам пришлось делать рекламную кампанию, что мы не только оператор центра и ЖД вокзала, но ещё и в аэропорту, и на автозаводе связь есть.

Мы думали, как прорекламировать, что «закрыли» сигналом весь город. И мне приснился сон, что я еду в аэропорт и вижу плакат: «аэропорт закрыт». Проснувшись, я понял, что нужно сделать. У меня до сих пор осталась фотография растяжки, на которой крупно написано: «аэропорт закрыт…», и мельче: «…радиотелефонной сетью «Билайн»». Она провисела около недели, пока я скрывался, как мог, от руководства аэропорта (Смеётся).

Но атас был, когда мы закрыли Автозавод! Тогда запускалось производство KIA, была дилерская конференция, приезжают люди со всей страны, а у завода висит растяжка: «Автозавод закрыт»! Она провисела только два дня, меня достали, я не смог скрыться никуда.

Помню, печатался в журнале «Индустрия рекламы». А он ещё выходит или нет?

Сначала я был ярый адепт и сторонник «Билайна», потом был период, когда я наелся работой в большой компании. Компания растёт — это драйв, затем она костенеет — на первое место выходит эффективность бизнеса, регламент и контроль. Теперь каждый раз, когда мне удаётся согласовать какое-либо решение или сумму, то я воспринимаю это как маленькую победу над бюрократической машиной.

Одно время я был похож на Карполя (знаменитый тренер женской сборной России по воллейболу), ходил, кричал, долбил. Сейчас я перестал быть Карполем, и, кажется, стало лучше.

Я не знаю, кто я. Раньше был уверен, что писатель, поэт… слово такое нехорошее, пишущий. Вроде подзаработаю денежки, и дальше писать. Теперь уже так не кажется.

Лишь небольшая часть по-настоящему хороших писателей жили и живут писательским трудом. Александр Кабанов, возможно, один из лучших русскоязычных поэтов, является издателем журнала «Шо», организатором фестивалей и вице-президентом одной из крупнейших торговых групп в Украине. Не только стихи кормят поэтов.

Поэт — это не профессия, а душа. Для меня «профессиональный поэт» — это что-то ругательное. В Союзе была целая когорта таких поэтов и писателей. Они научились писать складно, рифмовать «селёдка-водка», «ботинки-полуботинки». Поэзии не было, материальные привилегии Союза писателей засасывали, как пылесос, чиновничью и графоманскую публику.

Я помню, в институте нам выдали корочки с золотым тиснением: «Союз писателей СССР». Я клал её в нагрудный карман, чтобы немного торчала. Но мне было 17 лет, я был ещё совсем пацан.

Спустя какое-то время я бросил писать, проходя мимо Литинститута, я думал: «Господи, как хорошо, что я с этими волосатыми людьми уже не общаюсь. Какой-то маразм, что я там учился». Я всегда ощущал себя странно в той среде.

В 98-м я наткнулся на сайт stihi.ru, увидел, какую «лажу» там иногда печатают, и подумал, что я не хуже. Скоро старые стихи закончились, я начал писать новые.

После пятилетнего перерыва я не хотел печататься под фамилией Баранов. И в качестве псевдонима я взял имя персонажа своего недописанного романа — Глеб Бардодым. Я учился вместе с поэтом Сашей Бардодымом, который погиб в Абхазии, мы не были особо близки, но мне всегда нравилась его фамилия.

На чтения стихов меня звали, но я не шёл. На очередной встрече авторов с сайта организатор Андрей Коровин, с которым мы теперь очень дружны, сказал: «С надеждой думаю, что к нам придёт Глеб Бардодым, но он, наверное, опять не придёт». Я встал. И это было первое выступление за долгое время.

Меня устраивало такое раздвоение: менеджер Андрей Баранов и поэт Глеб Бардодым. Но потом всё встало на место. Я вновь начал печататься под своим именем.

Я написал два романа. Один из них был даже в планах на печать издательства «Удмуртия» в 93-м году. Слава богу, его не напечатали. Спустя полгода я выбросил его в мусоропровод общаги Литинститута и не жалею об этом.

В детстве из меня был плохой бизнесмен. Три года подряд я жил у бабушки на Азовском море. По выходным люди вскладчину нанимали фуру и ехали в Ростов продавать урожай с участка. Причём нормальной была ситуация, когда ехал я, семиклассник, рядом мой классный руководитель и директор школы. И вот я продаю картошку, а деньги убывают и убывают. В конце концов я понял, что отдаю картошку и сдачу, а денег с покупателя не беру. Приехал без денег и без картошки.

Моя бабушка и мои родители — все были учителями. Как-то странно, чему они меня учили? (Смеётся).

Что касается литературы, то я не помню, что подвигло писать стихи. Может, просто было много времени.

В 9-10-м классе я ходил в литобъединение при газете в Сарапуле. Там я познакомился с удивительным человеком — Валентином Мартыновым. Он работал на водокачке и жил там сутки через трое. Я приходил к нему, гудел насос, кто-то квасил, а он сидел и мои стихи разбирал. Даже шутили, что у нас отдельное литобъединение «Водокачка».

Патриотические стихи про советскую власть он называл «будёновками». Говорил: «Опять нужно писать будёновки! Ну, придётся, кто ещё будет в Сарапуле будёновки писать?»

Тогда было правило: писателем может быть только тот, «кто познал жизнь». Нужно было не менее двух лет стажа после школы, чтобы поступить в Литературный институт. И в 16 лет я пошёл слесарем-инструментальщиком на завод «Элеконд». Плохой из меня был слесарь, нужно сказать. И тут мне предлагают идти удмуртско-русским переводчиком. Я не то что языка не знал, я, кажется, не знал, что в Удмуртии живу. Но выбор был между ещё годом на заводе или переводчиком.

Отношение к переводчикам в институте было нехорошее. Понятно, что набирались «полублатные» при местных союзах писателей. Ладно, я хоть стихи писал, остальные вовсе ничего не писали и языка не знали, но числись переводчиками. Чтобы меня перестали цеплять тем, как я поступил в институт, я отправил свои стихи анонимно на творческий отбор и прошёл его. Успокоился, но переводиться на поэзию не стал.

Учить удмуртский мне всё-таки пришлось. К написанию диплома я действительно увлёкся переводом, к пятому курсу я говорить не мог, но с листа текст понимал. Потом начал писать диссертацию, меня это завело, начал придумывать свою теорию перевода звукоподражания. Но всё это забылось.

Хороших поэтов удмуртских мало. Потому что просто мало удмуртских поэтов.

Будьте осторожны. Когда попросите человека, пишущего стихи, почитать вам, вы его потом не остановите. Прочитаю одно, два, ну, три (Смеётся).

Я поклонник классического стихотворения и даже думал пятистопным ямбом. Какое-то время я насильно себя ломал и пробовал писать в другом ритме.

Я не очень люблю Ижевск, но не важно, какой город за окном.

Желание бросить всё и книжки писать бывает. Но чтобы писать книжки, должно быть что-то внутри. Невозможно сказать: «я занимаюсь искусством», — и всё, заниматься. Это будет побочный продукт.

Я не знаю, возросли ли продажи «Билайна» после фильма «Ирония судьбы 2». Думаю, никто даже не оценивал.

Я обычно не завтракаю. Сегодня йогурт скушал. И вообще, хочу — поем, хочу — не поем.